Потому что в концертном зале «слуховые» впечатления от красного вязаного шарфика на плечах сидящей впереди девицы неприятным диссонансом врывались бы в какую-нибудь симфонию Гайдна либо Мясковского. А в подводной лодке вышло б еще хуже, так как запах машинного масла слухач путал бы с шумом винтов чужого корабля.
Впрочем, эта мысль осенила сначала меня. Мой собеседник вообще не отличался быстрой сообразительностью.
Мы заказали еще по чашке кофе. Потом я спросил:
– Ну хорошо, а можете вы, например, описать меня?.. Каким я вам представляюсь?
Он посмотрел на меня своими блеклыми глазами:
– На вас серый пиджак и желтая рубашка. Но все это я как бы слышу, а не вижу. Что же касается вкусового ощущения… – Тут он запнулся. – Мне неудобно.
– Ну-ну!
– Нет, не надо.
– Ну отчего? – подбодрил его я. – Давайте.
– Ваше лицо вызывает у меня ощущение… ощущение соленого огурца. – Потом он смягчил. – Малосольного. Но вы не обижайтесь. Вы же понимаете, что я исключение и воспринимаю мир неправильно.
Наступила пауза. Не знаю почему, но этот субъект начал вызывать у меня раздражение. Видимо, каким-то своим тщеславием.
– С другой стороны, – сказал я, – не такое уж вы исключение. В конце концов, вы воспринимаете мир таким, каков он есть. Кроме, может быть, этого вкусового чувства.
– Почему? – запротестовал он. – Ведь глазом я слышу, а он является органом, приспособленным для восприятия света, а не звука.
– Ну и что? Вы же сами мне объяснили, что у вас только перепутались нервные стволы. Однако свет вы все равно воспринимаете глазами. А звуки – ухом. И только дальше, в мозгу, это преобразуется у вас в другие ощущения.
– Все-таки в другие, – сказал он. – В неправильные.
– Вот это-то нам и неизвестно, – отрезал я. – Какие правильные, а какие нет. Не путайте реакцию на явление с самим явлением. Природа ведь не клялась, что закат обязательно должен быть красным, а соль соленой. Для меня небо голубое, а для какого-нибудь микроба, у которого нет зрения, оно, возможно, просто кислое. Понимаете, если поднести к вам провод под током, вы подпрыгнете, а если его приблизить к прибору, там отклонится стрелка. Но вы же не можете утверждать, что ваша реакция верна, а прибора – нет. Пусть у вас все перепуталось. Но вы меня, в конечном счете, видите и слышите. Мы можем общаться. Значит, вы воспринимаете мир правильно. Только у вас в сознании возникают другие символы того, что нас окружает. Однако соотношение этих символов такое же, как у всех людей.
Субъект задумался. Очевидно, ему трудно было расстаться с мыслью о том, что он исключение. На лбу у него выступили капельки пота, он достал платок и вытер их (в зеркале я видел, что вытаращенный директор кафе продолжает тревожно следить за нашим столиком. А официантка в красном платье все так же колдовски и опасливо не спускала с нас глаз, прохаживаясь в отдалении).
– Да, – сказал наконец мой собеседник. – Однако то, что вы говорите, я вижу. А ваш зрительный образ возникает у меня в качестве слухового.
Но я уже решил быть неумолимым.
– Однако в результате вы в целом превосходно ориентируетесь, да? Как и все мы.
– Пожалуй.
– А откуда вам тогда вообще известно, что у вас все перепуталось? Может быть, ничего такого и не было.
На лысине субъекта опять проступили капельки пота. Он неловко пересел в кресле.
– Все-таки нет, – сказал он. – Во-первых, была же рентгенограмма. Во-вторых, вот это соединение чувств, и в-третьих, – он смущенно улыбнулся, – в третьих, я каким-то удивительным образом могу видеть, вообще не глядя. Кроме того, у меня появились некоторые дополнительные чувства. Скажем, чувство веса.
– Чего?
– Веса. Ну вот давайте я отвернусь, а вы что-нибудь сделайте. Выньте что-нибудь из кармана, и я скажу, что именно вы вынули. Хотя и не буду смотреть.
Он отвернулся. У меня во внутреннем кармане пиджака как раз был маленький флакончик духов. Я вынул его.
– Флакончик, – сказал субъект, – «Пиковая дама». За три рубля.
Затем он повернулся ко мне. Это было похоже на фокус.
– И вот еще чувство веса, – сказал он каким-то извиняющимся тоном. – Я чувствую вес. Дайте мне на минутку. – Он взял у меня флакончик и взвесил его на руке. – Девяносто один грамм… Даже не знаю, откуда это у меня берется. Я просто вижу вес, как вы, например, смотрите на дом и сразу говорите, что тут четыре этажа. И даже еще кое-что у меня появилось. Но с этим весом удивительная штука. С весом и моим широким диапазоном вкуса. Я прихожу в столовую, получаю блюдо и тотчас говорю, что мяса здесь не сто двадцать грамм, как должно быть по раскладке, а только девяносто. Или что вместо масла комбижир. Одним словом, сразу могу сказать, как что приготовлено, чего не хватает против калькуляции и так далее. И в результате, когда они меня видят, все прямо трепещут…
Тут мои взгляд упал на часы, и я сообразил, что надо бежать.
Красное платье получило деньги. Я попрощался со своим собеседником и пошел.
На вешалке, вручая свой номерок гардеробщику, я вдруг услышал позади тяжелое дыхание.
– Слушайте, ничему не верьте. – Это был вытаращенный директор кафе. – Он же просто псих – тот, с которым вы сидели. Если он говорил, тут сметану молоком разводят или недовешивают, это все ерунда. Вы же сами ели, верно?
От директора пахло черным мускатом по семь рублей за бутылку. И пиджак на нем был английский, отличный, из синего добротного материала, как на народном артисте.
Он оглянулся в сторону зала:
– Ходят тут всякие, мутят, небылицы рассказывают… А на самом деле просто психический. На Канатчикову дачу давно пора отправить.
– А где он работает? – спросил я.
– Кажется, на парфюмерной фабрике. Говорят, что здорово различает запахи. Но, конечно, у него не все дома. Это я вам точно говорю, ручаюсь.
Положив плащ на руку, я вышел на улицу и пошагал мимо окон кафе. Мой субъект так и сидел за столиком, как прежде. Когда я проходил мимо, он прощально помахал мне рукой. Но смотрел он при этом в другою сторону.
Дома я взял у соседки маленькие весы и убедился, что в моем флаконе действительно ровно девяносто один грамм. Правда, я тотчас сообразил, что тот тип мог знать это, поскольку сам работает на парфюмерной фабрике. Что же касается его способности видеть, не глядя в другую сторону, то ведь там в кафе кругом были зеркала. Я же и сам видел наблюдающего за нами директора. Однако тем не менее вот какая странная